- В памяти современников она осталась «Музой ХХ века». «Красавицей тринадцатого года» назвала ее Анна Ахматова, а Осип Мандельштам обессмертил свою вдохновительницы в стихотворении «Соломинка». Вопреки войне, революции, эмиграции, наперекор страху перед будущим она располагала к себе поэтов умением слушать, а главное, сохраняла дар быть женщиной — всегда, везде, в любых обстоятельствах…
Когда, соломинка, не спишь в огромной спальне И ждешь, бессонная, чтоб, важен и высок, Спокойной тяжестью, — что может быть печальней, — На веки чуткие спустился потолок, Соломка звонкая, соломинка сухая, Всю смерть ты выпила и сделалась нежней, Сломалась милая соломка неживая, Не Саломея, нет, соломинка скорей. Нет, не соломинка в торжественном атласе, В огромной комнате, над черною Невой, Двенадцать месяцев поют о смертном часе, Струится в воздухе лед бледно-голубой. И, к умирающим склоняясь в черной рясе, Заиндевелых роз мы дышим белизной. Что знает женщина одна о смертном часе? Клубится полог, свет струится ледяной. Где голубая кровь декабрьских роз разлита И в саркофаге спит тяжелая Нева, Шуршит соломинка, соломинка убита — Что, если жалостью убиты все слова? | Я научился вам, блаженные слова: Ленор, Соломинка, Лигейя, Серафита. В огромной комнате тяжелая Нева, И голубая кровь струится из гранита. Декабрь торжественный сияет над Невой. Двенадцать месяцев поют о смертном часе. Нет, не соломинка в торжественном атласе Вкушает медленный томительный покой. В моей крови живет декабрьская Лигейя, Чья в саркофаге спит блаженная любовь. А та, соломинка — быть может, Саломея, Убита жалостью и не вернется вновь! Осип Мандельштам. Декабрь 1916 |
В 1982 году лондонская газета «Таймс» и русские зарубежные газеты сообщили, что 8 мая в Лондоне на 94-м году жизни скончалась Саломея Николаевна Андроникова, «последняя из самых блистательных женщин, которым довелось быть современницами расцвета Серебряного века русской поэзии… Саломея Андроникова была одной из самых известных красавиц той эпохи. Она славилась своим интеллектом, обаянием и остроумием. В числе ее друзей были знаменитые русские поэты и художники того времени».
Дочь грузинского князя Ивана (Нико) 3ахарьевича Андроникова и внучатой племянницы поэта А. Плещеева — Лидии Николаевны Плещеевой — родилась в октябре 1888 года в Тифлисе. Недаром Грузия традиционно считалась страной красавиц и муз. «Нет ничего прелестнее здешних женщин, — писал еще в 1768 году аббат Иосиф Делапорт. — Эту землю можно назвать обиталищем красоты… Трудно представить черты порядочнее, стан ровнее. Эти прекрасные грузинки, по-видимому, считаются для того только созданными, чтобы влюбляться и заряжать любовью других». Когда Саломее исполнилось восемнадцать лет, она вместе с двоюродной сестрой Тинатин (впоследствии женой композитора и пианиста Сергея Танеева) уехала в Петербург и сразу оказалась в центре светской жизни столицы, требовавшей немалых расходов на наряды и украшения.
Саломея основала свой литературный салон, где собирались талантливые поэты, художники, музыканты, ее поклонники. Средства на светскую жизнь вскоре нашлись — Саломея вышла замуж за богатого купца-чаеторговца Павла Андреева, вдовца вдвое старше нее. Но семейная жизнь не складывалась: муж любил кутежи, а самое главное — вовсю волочился за женщинами, включая даже сестер своей жены. Очаровав одну, назавтра мог объясниться в любви другой. В конце концов Саломея с помощью своего друга, адвоката Луарсаба Андроникова (отца Ираклия Андроникова) разошлась с Андреевым. Уже после развода Саломея родила дочь Ирину, впоследствии баронессу Нольде, участницу французского Сопротивления, коммунистку. Беспутный отец так ни разу и не увидел свою дочь.
Художник Борис Григорьев "Княжна Саломея Николаевна Андроникова"
Саломея была прелестна. Нежный свет миндалевидных глаз в обрамлении длинных черных ресниц, гордая посадка головы на длинной шее, удивительно стройная фигура. «Всегда нарядней всех, всех розовей и выше», — писала о ней Ахматова и подарила ей сборник «Четки» с подписью «В надежде на дружбу», а также сборник «Белая стая» со словами любви и симпатии, обращенными к ней. К тридцати годам красота Саломеи достигла своего пика. Ее портреты рисовали известные художники Кузьма Петров–Водкин, Зинаида Серебрякова, Константин Сомов, Александр Яковлев, Борис Григорьев, Сергей Чехонин, Василий Шухаев. Характер Саломеи, под стать ее красоте, отличался яркостью и неординарностью.
«Меня влечет Ваша твердая самоуверенность, подлинная, а не внешняя только, и Ваша внимательность к людям. Ваше мальчишество… Вам очень идет. Вы не слишком убежденная последовательница женственности и лени, чтобы быть бездеятельной и спокойной», «…меня влечет к Вам некоторый авантюризм Вашей натуры. Вы, конечно, искательница приключений, а потому родственны мне», — писал Саломее ее верный поклонник и друг, поэт Илья Зданевич. Со Зданевичем Саломея дружила всю жизнь. Влюбленный в нее Мандельштам, кроме упомянутой «Соломинки», которая казалась ей «божественной музыкой», посвятил ей стихотворения «Мадригал» и «Я потеряла нежную камею». Правда, разговоры о любви к ней Мандельштама Андроникова считала сильно преувеличенными.
Летом 1917 года Андроникова вместе с дочерью и своим другом, поэтом Сергеем Рафаловичем, уехала в Крым, еще не зная, что навсегда простилась с Петербургом и своим сверкающим образом Музы, ставшим легендой Серебряного века… Наступившие тяжелые времена не сулили ничего хорошего хрупкой изысканной красавице. Время всеобщего поклонения ушло. Навалились бытовые трудности. Перед глазами стояло одно холодное слово, пугающее неизвестностью, — эмиграция. И Андроникова эмигрировала. Сначала в Баку, потом в родной Тифлис, потом в Париж.
К. Петров-Водкин. Портрет Саломеи Андрониковой, 1925
Как-то раз Саломея призналась, что «совершила глупость, оставила родину в трудный момент». Однако эта умная и гордая женщина, грузинская княжна, до последних дней своих думала о России, о родной Грузии. В 40-х годах она издала кулинарную книгу, где в числе прочих дала рецепты двух традиционных грузинских блюд. Эта аристократка и сама прекрасно готовила. Как-то она пошутила: «Всю жизнь думала, что я муза, а оказалось — кухарка».
Во Францию она отправилась легкомысленно, как на прогулку, как в развлекательный вояж, с очередным поклонником — Зиновием Пешковым, приемным сыном Максима Горького и сводным братом Якова Свердлова, человека удивительной биографии. Он, по словам Андрониковой, уговорил ее «прокатиться с ним вместе в Париж, как говорится, за шляпкой». «Время было непонятное, какое-то бешеное, — вспоминала впоследствии Саломея. — Я была раздерганная, ничего не могла объяснить вокруг; как всякая обыкновенная аристократка, не хотела ни о чем глубоко задумываться и покатила». Андроникова уехала без паспорта, без всего, как была, с маленьким чемоданом. Ее везли французы из Батуми на канонерке. А познакомилась она с Пешковым в 1920 году в Баку, в доме своей ближайшей подруги. В ту пору Зиновий служил во французском представительстве при меньшевистском правительстве Грузии. Он навсегда остался во Франции, дослужился до чина бригадного генерала, стал соратником де Голля. Саломея и Зиновий вскоре разошлись, но дружба их длилась долгие годы.
В 1925 году Андроникова вышла замуж за тоже оказавшегося в эмиграции своего давнего, еще со времен Петербурга, поклонника — адвоката Александра Гальперна. Супруг жил в Англии, а Саломея бывала у него наездами из Парижа, где работала в журнале мод Вожеля. Здесь, в Париже, она познакомилась с Мариной Цветаевой. «У нас была настоящая интеллектуальная дружба, — вспоминала впоследствии Андроникова — Мне она говорила: «Саломея, мы с вами не блестящие, мы блистательные! И действительно она была блестящая собеседница. <…> В общении же она была доверчивая, не скрывающаяся, ей было легко. Конечно, она могла быть и резкой. Это был определенный человек с ясными мнениями и четкой мыслью. Она, кроме того, была очень остроумной». Андроникову поразила бедность, в которой жила Цветаева. Как могла, она ее поддерживала — зарабатывая у Вожеля тысячу франков, двести отдавала Марине, распространяла билеты на ее поэтические вечера. Кроме того, она организовала своего рода благотворительный комитет из нескольких состоятельных русских, который ежемесячно собирал определенную сумму для семьи Цветаевой вплоть до отъезда Марины в Советскую Россию. Сохранилось 120 писем Саломеи к Марине, все еще не опубликованных.
Александр Яковлев. «Портрет Саломеи Андрониковой и Ашени Меликовой (Три женщины)» 1922
В 1940 году Саломея с внуком переехала в Америку, куда ее вызвал Гальперн, работавший при английском посольстве. Свою жизнь она закончила в Англии.
Саломея Андроникова увезла с собой в изгнание шлейф воспоминаний. Время, увы, не пощадило ее. Саломея почти оглохла, плохо видела (ей прооперировали оба глаза), плохо ходила. Но в стихах и письмах, на живописных полотнах она навеки прекрасна и загадочна, как и положено музам. Она и в старости воспринимала себя такой, какой была в юности, оставаясь бодрой, обаятельной, не утратив удивительной жизнерадостности и тонкого чувства юмора. В 90 лет Саломея считала, что выглядит на 70, а дожить мечтала до 100. «Хотела бы жить вечно, но это заказано натурой», — говорила Саломея. Она оставила очень простое завещание: «Все, что у меня есть, что мне принадлежит, оставляю своей дочери. Уточнено в завещании, что мой портрет Серебряковой завещаю Грузии». Не стоит искать в ее судьбе печали — в ней лишь жизнь, всего лишь жизнь…
Елена Ерофеева-Литвинская